Лидия Гинзбург - Агентство Пинкертона [Сборник]

Итак, идеалы Перси Гульда были вполне солидными идеалами, хотя он и женился на дочери обанкротившегося банкира. Впрочем, дочь банкрота являлась вместе с тем отпрыском древнего рода первых колонизаторов Америки. Драгоценная англо-саксонская кровь текла в ее жилах.

Миссис Эллен Гульд, так же как ее мать, ее бабушка и прабабушка, была воспитана на европейский лад. Она говорила по-английски, по-французски и по-итальянски без американского акцента, возбуждающего улыбку; отправляясь на бал, она не надевала все свои бриллианты; она не питала страсти к путешествиям и никогда не могла понять, почему ее приятельница миссис Китинг приказала своему архитектору украсить небольшим римским Пантеоном крышу нового небоскреба.

Миссис Гульд любила воздушность и неопределенность. Вокруг нее все струило ароматы, или мерцало неясными тонами, или ниспадало мягкими складками. Грубые американцы обзаводились вещами, сделанными напоказ, или вещами, имеющими назначение, но в обиходе миссис Гульд ни одна вещь не имела назначения или, по крайней мере, не выполняла его.

Ни тени американской вульгарности в этом доме. Горничные миссис Гульд, казалось, так и родились в кружевных наколках и воздушных передниках; ни один из лакеев миссис Гульд, надо полагать, ни разу в жизни не заскрипел сапогами; грумы миссис Гульд не сморкались, надо полагать, даже по воскресеньям.

Дом Гульдов, окруженный прекрасным садом, был расположен над самым озером, в узкой крайне-восточной полосе города. Здесь, среди бульваров и парков, строят свои особняки люди, строящие в южной части Чикаго свои конторы и в западной свои доходные дома.

От воды и зелени, от сырого песка и мокрых камней подымалась прохлада, смягчая жесткие июльские сумерки. Но, подобно многим другим явлениям внешнего мира, прохлада не доходила до миссис Гульд. Занавески сложной китайской работы защищали окна ее будуара; дверь на балкон загораживал широкий экран, на котором корчились золотые и синие драконы. Китайские фонарики покачивались, краски переливались, ароматы струились, ткани ложились мягкими складками.

Миссис Гульд сидела на каком-то небольшом и в высшей степени неудобном предмете без названия. На коленях у нее лежал томик стихов старого английского поэта. Миссис Гульд не читала; с выражением отчаяния она смотрела перед собой в одну точку. В дверь неуверенно постучали. «Войдите» — сказала миссис Гульд и в следующее мгновение громко вскрикнула, потому что у нее были слабые нервы, а на пороге стоял незнакомый мужчина. На пороге стоял Джеральд Крейн в своем сером костюме, со шляпой в руке, Крейн, подавленный и сбитый с толку ароматами, мягкими складками и непонятными предметами, наполнявшими этот дом.

— Сударыня, простите, но мы входим всегда без доклада. Мистер Бангс…

Крейн умолк, потому что хозяйка дома снова вскрикнула, бросилась к Крейну и повисла на сгибе его руки.

— Ах, наконец-то, наконец-то, наконец-то… О, не мучьте меня! О, скажите только, мой друг, что вам разрешили остаться со мной до конца… О, только скажите: да!

— Да, — сказал Крейн, ужасаясь невозвратимости слова, которое он произносит. — Да, сударыня, мистер Бангс поручил мне не покидать вас до самого конца.

— О, я так счастлива! Мистер Бангс запретил мне звонить или приезжать в агентство. Он сказал, что он никогда не спит, и что в решительную минуту он пришлет мне самого лучшего агента. И вот вы… сегодня, как раз, когда я нахожу новые смертельные подтверждения. Как ваше имя, мой друг? Крейн? — Крейн. Мистер Крейн, я вам верю. Я должна вам верить, иначе мое сердце разорвется от отчаяния. Не правда ли, вы очень знаменитый сыщик?.. Нет, нет, не буду оскорблять вас вопросами. Я знаю, мистер Бангс мог прислать ко мне человека… только человека, которому он доверяет как сыну. Мне сказали, что для агентов Пинкертона нет ничего невозможного. Поверьте, все, что принадлежит мне лично, мои брильянты… Нет, нет, не буду вас оскорблять. Мне сказали, что благодарные слезы несчастных — лучшая награда агентов Пинкертона!.. Мистер Крейн! Почему вы молчите? О, скажите же, что его еще можно спасти!

У Крейна виски покрылись потом.

— Сударыня, я знаю все! — но у нас, детективов, есть правило: принимая дело, следует выслушать все обстоятельства непосредственно от клиента. Сударыня, помните, нам дорога каждая минута.

— О, неужели каждая минута? Я готова. Я все расскажу. Мой муж, мистер Крейн, мой муж в страшной опасности. Я ничего не могу объяснить… Но всем известно, что сердце любящей женщины не ошибается. Он так изменился. Я уверена… я видела странных людей, я уловила слова… и теперь эта находка. О ней еще не знает никто. Вам, любимцу мистера Бангса, я все могу показать. Вот… О боже!

Миссис Гульд вскрикнула в третий раз, и на этот раз в ее крике был ужас.

— Это он! Он, он! Вы слышите?

С бульвара донесся печальный и пронзительный вопль автомобильной сирены.

— Он! Въезжает… въезжает в сад! Мистер Крейн, он может зайти ко мне выпить чаю. С минуты на минуту он может войти. Если он застанет вас здесь, если он вас встретит на лестнице — я погибла. Я погибла, если Перси поймет, что я велела за ним следить. И он — он тоже погиб! Из гордости он тут же у меня на глазах ринется в первую попавшуюся бездну.

— Сударыня…

— Мистер Крейн! — Миссис Гульд с неожиданной силой втащила Крейна за китайский экран. — Стойте здесь! Здесь! Вы — сыщик, и поэтому вам можно подслушивать. Я не удивлюсь, если вы даже станете подсматривать в щелку.

— Сударыня, вполне ли вы уверены в том, что мистер Гульд не пожелает выйти на балкон подышать прекрасным вечерним воздухом?

Миссис Гульд колебалась не более секунды.

— Я все придумала, мистер Крейн. В крайнем случае вы перепрыгнете через перила, спуститесь по решетке и под балконом ухватитесь руками за карниз. Там вы можете висеть совершенно спокойно, потому что мистер Гульд близорук.

Крейн, перегнувшись через перила, рассматривал узкий карниз и трехэтажную пустоту, в которой тихо покачивались темные острия деревьев.

— Я слыхала, что для агента Пинкертона висеть на карнизе не составляет труда, — сказала хозяйка дома.

— Разумеется, сударыня, это сущие пустяки, — ответил Крейн, выпрямляясь.

Но хозяйки дома рядом с ним уже не было. Крейн вытер платком виски и занял место как раз против щели в раме экрана, украшенного золотыми и синими драконами.

Перси Гульд младший был невысок ростом, сухощав и для своих тридцати четырех лет весьма старообразен. Слегка лысеющий череп и бритое лицо, каких встречается много в деловых кварталах Нью-Йорка, Бостона и Чикаго, лицо с большими брезгливыми складками по углам рта. Близорукие глаза смотрели рассеянно, в левом глазу торчал монокль.

Перси Гульд младший был внуком американского са-зпожника и сыном американского архимиллионера, тем не менее он, как и все в этом доме, утратил природную американскую вульгарность. Невозможно было себе предста-звить, чтобы мистер Гульд положил ноги на стол или расстегнул в обществе жилет, или закурил вонючую сигару.

Перси Гульд с рассеянным видом поцеловал руку жены и довольно ловко сел в крошечное кресло неописуемой формы, придвинутое к крошечному столику. На столике стоял серебряный чайный прибор и фарфоровые чашки, из которых пить чай было почти невозможно, потому что их делали по специальному рисунку модного французского художника.

— В последнее время я вас вижу все реже и реже, — сказала миссис Гульд.

— Да, да, дорогая. Я занят, я очень занят. Да… Скоро все это кончится. Еще несколько дней… неделя — и я увезу вас в Бнариц. В Биариц, Эллен, — чудесно, правда?

— Перси, я знаю, вы рассердитесь, но больше я не могу… Вокруг вас неблагополучно. А я? — Я ничего, ничего, ничего не знаю.

У мистера Гульда слегка искривилось лицо.

— Как это несносно, Эллен! Я занят, измучен, я урываю пятнадцать минут — и здесь все то же…

Мистер Гульд сцепил пальцы и громко хрустнул суставами.

— Посвятить вас в дела? Мой бог! Вас!..

«Сейчас она заплачет, — подумал Крейн, — и он, спасаясь от этого зрелища, выбежит на балкон. В таких случаях мужчины всегда выбегают на балкон!»

Но Эллен не плакала, она молчала, говорил мистер Гульд.

— Хорошо. Я готов. Сочтете ли вы себя удовлетворенной, если я сообщу вам, что мне приходится играть руководящую роль в правлении железной дороги Чикаго — Барлингтон — Квинси, хотя я далеко не крупный пайщик? Примиритесь ли вы с жизнью, дорогая, если я добавлю, что на линии — серьезные беспорядки, что наши акции (если вы знаете, что такое акции) быстро падают, что акционеры в панике, что публика ропщет, а федеральные власти угрожают, что рабочие, поощряемые компанией каких-то индустриальных бездельников (голос Перси Гульда дребезжал и повышался на каждом перечислении), предъявляют неслыханные претензии, что по всей вероятности нам придется с большими потерями уступить нашу линию Северной тихоокеанской компании, или, проще говоря, Реджу? Вернется ли вам утраченное душевное спокойствие, Эллен, если я закончу тем, что ответственность, без сомнения, свалят на меня?